«У медсестер тоже могут быть амбиции»

Можно ли представить себе, что в благодарность за спасенную жизнь мы назовем врача «умницей» или «красавицей»? Почему, получая медицинскую помощь, мы воспринимаем ее как жест долга, а не как результат ежедневного профессионального труда? Среди всех медицинских специальностей профессия медсестры остается одной из самых уязвимых — как из-за гендерных стереотипов, так и из-за культурных шаблонов, где труд приравнивается к жертвенности и часто не считается высококвалифицированным.

В День медсестры мы хотим поделиться с вами историей Анны (имя изменено по просьбе героини) — беларуской медсестры с 30-летним стажем. Эта история — напоминание о том, что стоит за этой профессией на самом деле: ежедневное сохранение человечности в немыслимых условиях.

«Люди считались погибшими, только если пробыл на военной территории восемь дней»

В 1993 году пришла в в кардиологическое отделение, работала на посту и в процедурном кабинете. Через два года один из докторов пригласил перейти в Центр медицинской реабилитации воинов-интернационалистов. Это было настоящим откровением. Я принадлежу к поколению, которое застало военные действия в Афганистане. Мы не до конца понимали, что происходит, и уж тем более не знали всех последствий войны. Когда я начала работать в центре, столкнулась с судьбами людей, которые вернулись оттуда — с ранениями, травмами, поломанными судьбами.

Я узнала, что Советский Союз вел локальные военные действия или вмешивался во множество стран. Это было шоком. Еще тогда не было четкого разделения информации, приезжали разные люди : солдаты, их родственники, семьи погибших. Центр был гражданским, прошло уже три-четыре года после вывода войск. Это была медицинская реабилитация.

Мне запомнились истории, которые рассказывали молодые ребята, попавшие на срочную службу. В некоторых странах человек считался погибшим, только если пробыл там определенное количество дней. К примеру, если срок минимального пребывания был установлен восемь дней, а он(военнослужащий) погиб на седьмой, то это был несчастный случай в части. Родственники не знали, где и как погиб их близкий, и не имели права на выплаты или льготы. Для меня, молодой девушки, это стало настоящим потрясением. Я выросла в стране, которую мои родители вспоминали с теплотой — как лучшие годы их жизни. Такие факты стали для меня сильным внутренним переломом.

«Внешне — успешные, а внутри — очень сломанные»

После переезда в Минск  начала работать в психиатрии. Считаю, что врачи, которые совмещают в себе психиатрию, психологию и психотерапию — это, безусловно, уникальные специалисты. Наше время особенно показало, насколько эта профессия востребована и необходима.

Мы с мужем были молодой семьей, жили в съёмной квартире, и, конечно, искали как заработать. Тогда в Минске активно развивались частные центры, и мне предложили должность старшей медсестры в одном из них, где лечили алкогольную и наркотическую зависимость. Это стало настоящей школой — в первую очередь профессиональной. Я впервые столкнулась с такими судьбами и проблемами, о которых раньше даже не задумывалась. Пациенты были из разных социальных слоев. Внешне — успешные, благополучные, а внутри — сломанные. Проблемы семей, зависимости, психоэмоциональная нестабильность, тяжелое физическое состояние: у кого-то были открытые язвы, у кого-то — ВИЧ, гепатиты.

‍

Работать в такой сфере — совсем не то же самое, что, например, в хирургии. Там есть четкий план действий под руководством врача. Здесь в команду ты и врач добавляются психолог и ментер. Человек имеющий опыт отказа от зависимости. Горизонты знаний расширялись от выполнения медицинских манипуляций, современных фармакологических средств, экспресс тестов для диагностики, до психологических приемов во взаимодействии и общении.  Я очень быстро повзрослела, стала глубже воспринимать  людей и свое место в профессии. К сожалению,  уже тогда понимала, что в реальностях оказания помощи таким пациентам в  бюджетной системе здравоохранения не практикуется.

«Молодой специалист воспринимался как "расходный материал"»

Когда я устроилась в отделение реанимации БСМП, меня поразили масштабы. Это огромная клиника, и её потенциал казался неисчерпаемым. Я попала в поколение, которое сама называю «мастодонтами». Настоящие учителя, коллеги, которых помню до сих пор. Многие из которых уже ушли из жизни.

Реанимация занималась хирургическими и кардиологическими пациентами в тяжелом состоянии, и именно тогда я по-настоящему познакомилась с неотложными состояниями. Муж через три месяца работы сказал: "Ты во сне разговариваешь, всё время боишься, что капельница закончится и воздух попадает в систему". Мышечное напряжение было таким, что я просыпалась от боли в челюсти — спазм. Он даже шутил, что мы разоримся на стоматологе.

Я не скажу, что в государственных клиниках к нам обращались пренебрежительно, но раньше молодой специалист воспринимался как "расходный материал". Тогда еще не было равноправия, как сейчас. Молодые медики проходили настоящий курс "молодого бойца" — не в унизительном смысле, а в смысле понимания важности последствий твоих действий и цены ошибки. К сожалению в нашей профессии цена ошибки зачастую равна цене жизни человека.

В реанимации важна команда. Без неё работа невозможна. Грамотные заведующие это понимают — они создают команду, которая доверяет друг другу. Мы работаем с жизнью человека, и невозможно делать это эффективно, если ты не знаешь, кто рядом. Хотя наши близкие не всегда это понимают. Часто именно это становится причиной проблем в семье. Хорошо, если тебе удается спокойно объяснить, почему работаешь, зачем тебе это нужно. И если дома тебя поймут и поддержат — это настоящее счастье.

«Нам говорили — «никто не должен умереть»

Дальше я оказалась уже в совершенно новом отделении — нейрохирургической реанимации и реанимации сочетанной травмы. Это была медицина катастроф. Пациенты были очень разные, но в чем-то похожие на тех, с кем я уже работала: тяжелые случаи, долгое нахождение в реанимации, исходы — непредсказуемые.

‍

‍

С этим отделением связаны тяжелые воспоминания. Период работы в медицине катастроф совпал с терактом в метро 2011 года. Я должна была быть на смене, но поменялась с коллегой. Проснулась поздно — связи не было, дозвониться никому нельзя, информации ноль. Многие коллеги приезжали  из дома самостоятельно в помощь дежурной смене. Масштабы трагедии оглушали и поражали. Мы, конечно, старались абстрагироваться и просто выполнять свою работу, но каждый внутри задавал себе один и тот же вопрос: как такое вообще могло случиться? И с трудом верилось в ту версию, которую нам официально озвучили.

Нам говорили — «никто не должен умереть». Это тяжело, когда ты видишь состояние пациента и понимаешь, что спасти всех невозможно.  Но тем не менее мы делали все, что могли. Это было время, когда я всерьез задумалась о душе, о вере, о Боге. Я не религиозный человек, но после этого опыта многое стало восприниматься по-другому.

Запомнился один эпизод — к нам приезжали специалисты МЧС из России. У них было больше опыта. Они объяснили важную вещь: на 7–9 сутки у пострадавших часто обостряется состояние — в частности, развивается ушиб легких. Мы с таким не сталкивались. Но благодаря их подсказке смогли вовремя реагировать и помочь многим пациентам.

«Все по закону, но психика по закону не живет»

Затем для меня начался новый этап в профессии — это была работа в сфере высокотехнологичных операций и уход за пациентами, которые могли стать потенциальными донорами органов. Одновременно и радостно, и тяжело. Радостно — потому что появилось много нового: новые знания, новая ответственность. И, конечно, это означало и достойную оплату труда, особенно для медсестер. Для врачей, к сожалению, доплаты были ограничены — если не было первой или высшей категории, рассчитывать особо было не на что. А вот у нас, у медсестер, можно было за дежурство с таким пациентом получить практически месячную зарплату. Причем независимо от стажа — будь ты молодой специалист или с категорией.

Это, конечно, дало сильный толчок интересу к профессии. В отделение стала приходить молодежь — кто-то из-за финансов, кто-то по искреннему интересу. Но были и тревожные моменты. Очень заметно стало, как просел старший контингент — в первую очередь среди медсестер. Женщины, которые проработали десятки лет, по 40–45 лет стажа, стали срываться. Я лично знаю несколько человек, которые начали злоупотреблять алкоголем. Это был не каприз и не слабость — это был стресс, накопленный за многие годы.

Отделение и так требовало колоссальной стрессоустойчивости, а тут еще дополнительная нагрузка — уход за людьми, которые, по сути, уже не с нами, но которых нужно поддерживать живыми до принятия решения о донорстве. Все по закону, все через консилиумы, все строго. Но психика-то не по закону живет. Особенно, когда у тебя дома подростки, бытовые дела, смена за сменой, и ты ещё должен сам себе ответить — ты сейчас спасаешь чью-то жизнь или провожаешь?

Мне кажется, тут не хватало хорошей работы с персоналом со стороны психологов и психотерапевтов. Не с пациентами — с нами, с медиками. Многое можно было бы предупредить.

Коллеги переживали тяжёлые моменты, которые тянулись за ними месяцами, а иногда и годами. И всё это — тоже часть нашей профессии, только о ней мало кто говорит. Но именно эти вещи оставляют глубокий след. И заставляют задуматься. Искать ответы, которых нет в учебниках.

‍«С момента поступления до операционной могло пройти всего 15 минут»

После 2010-го года я пришла в отделение реанимации и интенсивной терапии для пациентов кардиологического профиля. ОКС- острый коронарный  синдром. Это были пациенты, которые нуждались в  экстренной помощи. Цена их жизни зачастую считалась в минутах. Наше отделение занималось первым и дальнейшими этапоми лечения, стабилизации и наблюдения пациентов с инфарктом миокарда и ОКС.

‍

‍

Работа в таком отделении — это всегда динамика, скорость, никаких пауз. С момента поступления до операционной могло пройти всего 15–20 минут. Представляете, за это время — и диагностика, и подготовка, и доставка в эндоваскулярную операционную.  И все это — на фоне кадрового дефицита. В отделении было восемь коек, но по факту их становилось десять. Медсестер — всего трое. Врачи — тоже на пределе. И всё равно, несмотря на нагрузку, несмотря на сложности — мы справились. Энергии было столько, что хватало на все.

И я увидела, какая огромная разница между теми пациентами, за кого мы боролись, но часто не могли спасти — и теми, которые возвращались к жизни. Это вдохновляло..

Вдохновляла и взаимодействие между отделениями которые боролись за жизнь человека, слаженность совместной работы, технический оснощение клиники, на тот период времени , во имя жизни одного простого человека.

«Система съедает ответственных специалистов»

К сожалению, по причине болезни ребенка,мне пришлось на время оставить работу. Семья призвала включить здравый смысл и подумать о своем здоровье, найти что то более спокойное.  Так я оказалась в  спортивной медицине. Разительно ударила ,,нищета,, в  этой отрасли медицины. Не человеческая, а техническая. Всегда преподносили эту область как активно развивающуюся. На деле только слова. Может дело в масштабах спортсменов, которые у нас наблюдались? Дети и подростки из  района и области. Это учреждение кочевало от Министерства Здравоохранения к Министерству спорта и туризма много лет, как чемодан без ручки. Его жалко выбросить и нести непонятно как.

Этот период ассоциировался для меня регрессией, в профессии. Скачок назад, даже не верилось, что в реальности это было связано со спортом и молодым поколением. Часто слышала грустные фразы из прошлого, где назидательный голос на пятиминутках до хрипоты вещал: «у нас тут незаменимых нет».

Этим любили воспользоваться управленцы из комитета по здраво управлению.  Это звучит особенно контрастно, когда сначала человека чуть ли не облизывают на сцене, восхищаются, какая она молодец, «умница и красавица». А через полгода, после первой же проверки и предписаний на пару листов, — всё. Считается, что не справилась. Нервы не выдерживают, и человек попадает в немилость. Очень обидно, когда такая система съедает хороших, действительно ответственных специалистов.

«Нам рассказывали о том, почему важно иметь одного партнера на всю жизнь»

Однажды, во время переподготовки, нашу группу медсестер собрали для прочтения «лекции». Не врачей, а именно сестер, потому что, как я поняла, нас считают самым уязвимым звеном. Особенно когда речь идет о вопросах морали, религии и личной жизни. Посыл лекции был «генетическая чистоплотность». Нам рассказывали о том, почему важно иметь одного партнера на всю жизнь. Подавалось это не как личное мнение, а как некий идеал, к которому мы должны стремиться. Что партнер должен быть один, первый, единственный, и что именно сестры, по словам лектора, часто в этом плане ведут себя «нечистоплотно».

‍

‍

Это все было подано вроде бы с юмором, но с таким нажимом, с такой убежденностью. В зале взрослые женщины, разные судьбы, у кого-то семьи, у кого-то дети, у кого-то разводы за плечами. И все эта информация подается как моральный стандарт. Без права на альтернативу.

Запомнилось это очень сильно. Не потому что тема — щепетильная, а потому что подход был странный. Вот тебе и переподготовка — вроде учат профессиональному, а в итоге вталкивают мораль, с которой не все согласны. Но — слушаем, записываем, делаем вид, что все понятно.

‍«У медсестер тоже могут быть амбиции»

Еще во времена моей работы в реанимации, наше отделение находилось в сотрудничестве с канадской кафедрой. Однажды к нам приехала медицинская сестра, которая ассистировала в операционной — именно во время эндоваскулярных вмешательств.

Она рассказала, что у нее высшее образование. В то время она писала научную работу, и ее тема просто потрясла нас всех: «Экономическая эффективность ИВЛ в домашних условиях для государства». Мы увидели совсем другой уровень: это стало открытием, что у медсестер могут быть амбиции не только профессиональные, но и научные.

В Беларуси, на тот момент, высшее бесплатное образование в профессии медсестра, могли себе позволить в основном главные сестры и их резерв, при наличии целевого направления. Простым ,,смертным медсёстрам,, это приходилось делать  платно. Многие просто не могли себе позволить такую роскошь, учитывая размер заработной платы.

Но она, канадская сестра, рассказывала не только об образовательных аспектах. Она объяснила, что после университета закрепляется за определенной территорией — микрорайоном, и там ей предоставляют жилье. И она имеет право быть на связи с жителями этого района, оказывать им помощь, быть частью их сообщества. То есть она — почти как семейный врач, только с функциями медсестры. Альтернатива поликлинической системе. И это, конечно, было для нас в новинку, потому что у нас все иначе.

«Потерянное уважение уже не вернуть»

После 2020 года был самый гулкий удар по системе. Медики уставшие после неоконченного сражения с Covid-19, как и другие слои общества , почувствовали всю неуважение  к своему труду и личности человека в нашей стране со стороны власти. Если оглянуться чуть назад, то были моменты, которые могли бы стать началом чего-то большого. Проекты, которые могли бы изменить медицину и мою профессию в лучшую сторону. Готовились программы по обмену опытом с европейскими странами, на конференции, на стажировки. Это поддерживалось, даже поощрялось руководством и профсоюзами медработников. Главные и старшие сестры,  понимали, насколько важен такой опыт, хотя скорее видели в этом фантастический проект будущего. Многие из них прошли школу работы в реанимации, как и многие из тогдашнего руководства больницей. Это чувствовалось. Потому что, когда руководитель одного из подразделений клиники имеет опыт работы в реанимации, это не просто профессиональный опыт, это характер, это особое восприятие времени, боли, решений.

‍

‍

А когда такой человек становится администратором, у него появляется очень особенная ответственность. Не только за отчеты и графики. А за людей. Потому что ты знаешь их лица, знаешь, с кем ночами стоял в сменах. И если потом тебе нужно принимать решения, особенно в такие непростые времена, как 2020 год, — ты просто не можешь предать. Не можешь обмануть. Потому что потеряешь не просто доверие, потеряешь уважение. А это уже не вернуть. Для меня это всегда было критерием настоящего профессионала — не диплом, не статус, а ощущение морального стержня.

Я часто думаю, что в медицину случайно не приходят. Особенно если человек остается там больше пяти лет. Первая пятилетка — это всегда проверка: твое это или нет. И если остаешься, если после нее начинаешь не просто работать, а искать свое место, пробовать себя в разных направлениях — значит, ты внутри уже часть чего-то большего. Так и складываются микроклиматы. Так и рождаются проекты. Настоящие, живые.

‍«Люди были вынуждены подписывать документы, содержание которых было далеко от ясности»

В 2020 году коллектив был потрясен. Я видела, как некоторые люди не могли принять происходящее, и не могли смириться с изменившейся реальностью. А когда началась война, все менялось стремительно, приходили новые распоряжения, и люди были вынуждены подписывать документы, содержание которых было далеко от ясности.

Муж в тот момент переживал тяжелый период — он перенес обширный инфаркт после болезни. Его задержали в жаркую летнюю пору, когда он был ещё на больничном. Он попал в переполненную камеру, и я очень переживала за его здоровье, потому что ему нужно было принимать жизненно важные препараты. Все было очень сложно, и я боялась, что это может привести к еще более тяжелым последствиям.

К тому времени мы уже понимали, что ситуация вокруг нас меняется, что мы должны быть готовы к любым последствиям. Наш ребенок находился дома, и мы подготовили план на случай непредвиденных ситуаций. Мы осознавали, что наша жизнь могла сильно измениться в любой момент. Делали все, что могли, чтобы защитить свою семью и сохранить безопасность. В конечном итоге, нам повезло, и все мы смогли уехать и начать новую жизнь, в Литве мы нашли поддержку, несмотря на всю тяжесть того, что мы пережили.

В эмиграции пришлось столкнуться с многими сложностями. Но это, просто этап жизни который мы идем всей семьей.  Это самое главное.. Конечно было всё и психологическая  усталость  и сильный стресс. Но многим семьям было не дана возможность быть вместе со своими близкими в эмиграции. Переезд в другую страну всегда труден. Учим язык, интегрируемся в общество, мечтаем и верим . С медициной пока пауза.

Я нашла другой путь для себя. Прошла 10-месячные курсы, которые помогли мне освоить профессию косметика эстетиста. Сейчас я работаю как индивидуальный предприниматель. Может, я не достигла выдающихся успехов, но стараюсь делать свою работу честно, помогая людям. Стараюсь не огорчаться по поводу того, что все пошло не так, как я планировала. Мои взгляды на жизнь немного изменились, но я все равно хочу быть полезной людям, особенно тем, кто оказался в такой же ситуации, как и я, кто уехал по политическим причинам. Я не могу забыть, что я беларуска, и это важно для меня, независимо от того, какие взгляды у других людей. Я надеюсь, что, несмотря на различия во мнениях, мы можем быть людьми, понимающими друг друга.

«Нельзя забыть о тишине и немоте, с которой многие столкнулись»

Когда думаю о своих коллегах и о тех, кто остался в Беларуси, иногда испытываю какое-то чувство вины, даже стыда. Я верю, что молодежь, которая пришла работать в медицину после того, как я уехала, сможет разобраться в ситуации. Потому что если они этого не сделают, то их жизнь будет очень сложной и пустой. В какой-то момент, став взрослыми, они не смогут ответить на вопрос, куда они стремились, чего они добивались. Это важно, особенно для молодых людей, работающих в медицине, потому что они должны понимать, что именно от их действий зависит будущее.

Меня спрашивали: когда все это закончится? Я отвечала, что такие события, рано или поздно, коснутся каждого дома. Всегда предлагала коллегам вспомнить, что у них дома есть дети, такого же возраста, как те, кто только начинает работать в этой сфере. Нужно относиться к ним с пониманием, с требовательностью, потому что это они будут строить будущее. Как мы будем воспитывать детей, так и будем жить, и это важно для любого общества, для будущего страны.

Когда я думаю о людях, которые работали в медицине и сталкивались с теми же трудностями, что и я, я искренне хочу поблагодарить их за все хорошие моменты, которые были. Но нельзя забывать и о том, что случилось потом, о тишине и немоте, с которой многие столкнулись.