«Болей, молчи, ломайся»

Недавно в Вильнюсе прошла конференция «Беларуские женщины в тюрьме», организованная «Врачами за правду и справедливость», на которой говорили не только правозащитники и эксперты но и вышедшие на свободу политзаключенные. Мы собрали некоторые из этих историй — все они показывают кошмарную ситуацию, в которой оказываются женщины за решеткой: крайне тяжелое психологическое состояние и большие проблемы с медицинской помощью.

Важно подчеркнуть: судя по этим рассказам, мы становимся свидетелями не просто халатности со стороны медицинского персонала и администрации пенитенциарных учреждений, а сознательного нанесения вреда людям через неоказание помощи. В тюрьмах медицинская помощь превращается в привилегию, доступную только тем, кто готов сотрудничать с администрацией. Особенно это касается политзаключенных, которых содержат по самым строгим и, можно открыто сказать, издевательским правилам.

Но такая практика затрагивает не только политических, но и всех остальных женщин-заключенных. Эти истории позволяют увидеть, как система отбирает даже базовые права и ставит их в зависимость от покорности.

«За привычные человеческие взаимодействия можно получить наказание»

Наталья Дулина, бывшая доцентка кафедры итальянского языка МГЛУ, была задержана в начале октября 2022 года за участие в протестах. Приговорена к 3,5 годам лишения свободы. 21 июня 2025 года была досрочно освобождена и вывезена в Литву вместе с 14 другими политзаключенными.

Для меня пребывание в заключении ассоциируется с постоянным шумом и отсутствием личных границ. Шумом, от которого невозможно избавиться в любом закрытом сообществе, как, например, в армии или монастыре. Сложно анализировать происходившее в колонии, ведь нас там просто не должно было быть.

В заключении часть твоей личности куда-то уходит, подчиняясь влиянию общей человеческой массы.

‍

фото: "Наша Нiва"

Доступна ли вообще в местах лишения свободы медицинская помощь? Могу рассказать, как это происходит в исправительной колонии №4 в Гомеле. Когда приговор вступает в силу, мы приезжаем в колонию и сразу отправляемся на «карантин», который длится две недели. Это небольшой отряд, в котором находятся только недавно прибывшие. Его задача — адаптировать новых заключенных, дать им привыкнуть к распорядку дня, правилам и обязанностям. Также в течение этих двух недель проходит медицинское обследование — мы сдавали анализы, нам делали флюорографию, посещали терапевта, психиатра, стоматолога, дерматолога, гинеколога. Эти специалисты постоянно находятся в медсанчасти колонии.

Медицинские специалисты, которых нет в колонии, приезжают в нее примерно раз в месяц. Это, например, офтальмолог, ЛОР, хирург, травматолог. По результатам этих визитов, если у кого-то есть жалобы, могут быть назначены дополнительные исследования. Если человек принимает лекарства, их прием могут подтвердить или скорректировать. Наличие лекарств и их прием — отдельная тема.

Я принимала лекарства уже долгое время и приехала из СИЗО в колонию со своими. Это было записано в мою медицинскую карточку. Дали добро на то, чтобы родственники передавали их в дальнейшем, предложили выписывать рецепт, если в этом будет необходимость. Лекарства мне приносили каждый день и даже разрешали, чтобы некоторые из них брала с собой на вечер или брала витамины на несколько дней вперед.

Лекарства приходят в медсанчасть, к тому врачу, который их изначально выписал. Есть пункт, где сидит фельдшер, который их выдает. Большинство лекарств необходимо выпить сразу, в присутствии фельдшера. И если у вас сразу несколько лекарств, или некоторые из них надо пить после еды или во время ее приема, это мало кого беспокоит — просто берете всю горсть и выпиваете.

‍

‍

Какое отношение «неполитических» к «политическим»? Многие обычные осужденные, особенно те, у которых длительные сроки, должны как-то выживать. И тут уже зависит от личных качеств человека, каждый делает для себя выбор. Некоторые, чтобы иметь меньше проблем, начинают сотрудничать с администрацией, выполняя определенные «поручения» — в том числе это может быть просьба подставить «политического».

Чтобы было понятно: термина «политзаключенный» в пределах колонии не существует. Мы все называемся «лица, склонные к экстремистской и иной деструктивной деятельности» или коротко — «экстремистами». Мы всегда находимся на специальном счету, к нам — особое, значительно более строгое отношение. Часть «экстремистов» пытаются спровоцировать на какое-то нарушение. Сделать это несложно, потому что совершить нарушение намного проще, чем этого не сделать. Если ты, например, угостила девочку конфетой. Если она попросила у тебя ручку попользоваться, а ты дала — нарушение. По сути, за многие привычные нам человеческие взаимодействия можно получить наказание.

Что происходит, если человеку становится плохо? Все мы там находимся на так называемых локальных участках. Общежитие — это здание, окруженное небольшим участком земли, дальше идет забор, калитка. Просто так выйти за этот периметр никто из осужденных не может, кроме тех, кто назначается начальством ответственными за различные аспекты проживания: бытовые вопросы, проведение различных мероприятий.

Все зависит от того, насколько плохо себя заключенная чувствует. Если есть силы дойти своими ногами, ее туда отведут в сопровождении тех, кто имеет право передвигаться «за периметром». Дежурный врач в таких экстренных ситуациях принимает без очереди. То же самое — если недомогание произошло не в отряде, а на производстве.

Если заключенная сама идти не может, вызывают медиков на место и действуют по обстоятельствам: решают проблему на месте или могут буквально отнести в медсанчасть, привлекая других заключенных. Далее человека могут лечить в стационаре медсанчасти, а при необходимости — отвезти в городскую больницу.

У сокамерницы появилась опухоль, она ждала осмотра полгода

Ольга Скращук стала одной из обвиняемых по «делу Зельцера». Женщину задержали 5 октября 2021 года, а 9 ноября 2022 года приговорили к 2 годам лишения свободы. Ольга полностью отбыла срок и 28 января 2023 года вышла на свободу.

Я сидела сначала в Жодинской следственной тюрьме №8. Первые 50 дней у нас были «особые условия содержания», заключавшиеся в том, что нам не давали вообще ничего: ни щетки, ни зубной пасты, ни прокладок, ни запасной одежды, ни матрасов. Нам не давали спать. Постельное белье — простынь, чаще всего окровавленная.

Я попала в тюремную больницу, так как у меня была киста яичника и подозрение на беременность. У многих, кто находился со мной в тюремной больничной палате, были вши, опоясывающий лишай. Как я понимаю, чтобы выполнить план перед Новым годом, они набирают бездомных и закидывают их в тюремную больницу, потому что вообще в камеры их помещать опасно. Нам дали зеленку и сказали: «Сами ей обработайте лишай». Мы обрабатывали и стригли этих женщин, чтобы не распространять вшей.

В палате, которая по сути — камера, из удобств: умывальник с холодной водой и неогороженный туалет. Положили на кровать, где в предыдущий день умерла женщина — на стене остались пятна ее крови. У меня взяли анализ мочи и какой то еще анализ и подтвердили отсутствие беременности.

‍

‍

У нас была женщина, политическая заключенная, с опухолью молочной железы. Она каждый день чувствовала: опухоль увеличиваются, когда пришла врач, попросила ее обследовать. Врач засовывает руку в «кормушку» (окно в железных дверях для выдачи еды) и говорит: «Снимайте лифчик, я пощупаю вашу грудь». Женщина снимает лифчик, подносит ее, та некоторое время щупает и выдает вердикт: «Да, у вас проблемы, опухоль. Надо вас куда-то везти».

Когда? — «Поговорим об этом завтра — послезавтра». В итоге осмотра пришлось ждать полгода!

История эта закончилась хорошо — благодаря тому, что сестра политзаключенной просто ночевала у начальника тюрьмы в кабинете. Ее всё-таки свозили, опухоль оказалась доброкачественной. Конвой, который возит людей в больницу, планировался за месяц. При этом сестре сказали: «Если ты будешь находиться в этой больнице, попытаешься увидеться с родственницей, мы припишем ей побег».

Та всё же пришла, закутавшись в байку как в паранжу, смотрела, как ведут сестру. Представьте — гражданская поликлиника, пять здоровенных мужиков-конвоиров ведут девочку, у которой ручки настолько тоненькие, что с них слетали наручники. Очередь перед кабинетом разогнали, она зашла к гинекологу, ей осматривали грудь при конвоире-женщине.

«В Новинках начался процесс превращения человека в чмо».

Полина Шаренда-Панасюк была задержана 3 января 2021 года и осуждена на 5 лет лишения свободы. На Полину завели уголовное дело и осудили по статье «злостное неповиновение требованиям администрации исправительного учреждения». Полина — первая политзаключенная женщина в Беларуси, осужденная по этой статье. В 2024 году у Полины диагностировали хронический панкреатит — опасную для здоровья болезнь, лечение от которой осложняется в условиях заключения. Освободилась 1 февраля 2025 года и через несколько дней уехала из страны.

Я расскажу о пребывания в колонии №24, которая на самом деле является концлагерем, помимо этого мне довелось побывать в тюремном корпусе «Новинок».

Уголовное дело в отношении меня было заведено  еще в 2021 году. У них есть такая процедура: человек, как только он переходит в статус подозреваемого, должен пройти психиатрическую экспертизу. Я несколько раз категорически отказывалась это делать, заявляя, что являюсь политзаключенной. Политика — нормальное человеческое занятие, и психиатрия здесь ни при чем. В таком случае меня принудительно отвозили на экспертизу в «Новинки». Приходилось подчиняться силе.

‍

‍

Поездка заключенного в «Новинки» — это целый ритуал, который начинается с «этапа», а он — всегда с унизительных обысков. Нас в камере вызывали, как 80 лет назад, при Солженицыне: «Фамилия на „Л“, фамилия на „А“…». А следом человек начинает ориентироваться по определенным фразам. Когда говорят «с документами на выход» — значит, пришел следователь или адвокат. А если — «с вещами на выход» — впереди некий этап. Тебя ведут в комнату обыска и там буквально перетряхивают все вещи — максимально пренебрежительно, сваливая всё в одну кучу: чистое и грязное, одежду и продукты. А потом не дают возможности всё это нормально сложить, говорят: «Если не соберетесь — поедете без вещей». Поэтому всё просто запихиваешь в сумку, лишь бы успеть.

В 2021 году мы еще таскали сумки без наручников, а с 2022-го — уже в наручниках. Сумки тяжелые, переносить их трудно, и это еще одна мучительная и унизительная процедура. Всё сопровождается матом и лаем собак. В автозак по нормам вмещается 20 человек, но это без личных вещей. Всем наплевать, как хочешь, так и помещайся. Крайне тесно: летом — духота, зимой — холод. Ожидать своего поезда можно несколько часов.

Вагон переполнен, окна закрыты и замазаны краской, на станциях запрещено открывать окна — духота. В воздухе висит сигаретный дым. В Минске меня разместили на «Володарке», там пробыла несколько дней и даже успела получила 10 суток карцера — за отказ ходить по коридору, заведя руки за спину.

Отсидела только 1,5 суток, и меня направили в «Новинки».

В «Новинках» психиатрическая экспертиза формально длится 21 день. Привозят туда в наручниках, конвой с собаками по обе стороны. Ведут в отдельный корпус, расположенный за забором. На первом этаже — камеры, на втором — процедурные и административные кабинеты. При «заселении» очередной обыск и процесс, который я сама назвала «превращением человека в чмо»: всю одежду забирают, вместо нее выдают страшного вида больничное заношенное белье (обычно не твоего размера). На ноги одевают шлепанцы (все они 42–45 размера). Следом загоняют в душ, потом отправляют в палату. При этом вещи у тебя забирают.

‍

‍

Продукты, которые ты привезла, могут потом выдавать отдельно, частями — разводят по утрам на тележках. При этом всё взятое утром и не съеденное к вечеру выбрасывают.

Палата это комната с голыми стенами и одноэтажными железными кроватями. Через продавленный матрас ты чувствуешь каждую металлическую перекладину. В углу — ведро. Одна радость — нормального размера окно, которое пропускает солнечный свет. В окно виден забор, за ним — лес. А если стать на стол, можно увидеть Минск.

Как проходила «экспертиза»? В 2021 году в палату заходит заведующий, спрашивает: «Кто вы?». Я представляюсь, он проверяет по списку и уходит. Больше мы не виделись. Я продолжала отказываться проводить экспертизу, они просто продержали меня 21 день. В последний день — показной цирк. Меня отвели на второй этаж, в кабинете сидят люди в белых халатах — врачи и, скорее всего, студенты . Составляют «диагноз». Я вновь заявляю о своем статусе политзаключенной, что нахожусь в местах лишения свободы незаконно. Вижу по глазам, что все меня понимают, но говорить ничего не могут. Покивали головами и отправили меня обратно в тюрьму.